Прижимаясь к домам, маленькая фигурка в лохмотьях брела по улице города. Голодные зеленые глаза, обветренное личико и ручки, ножки налитые усталостью от бесконечного хождения по занесенным снегом тротуарам. Горло охрипло от пения рождественских песен на пронизывающем ветру в попытке заработать монетки, которые с трудом удерживали заледеневшие пальчики.
«Как мало я сегодня заработал!» – подумал эльфенок и еще больше съежился, но уже от страха. К несчастью для малыша, этой зимой стояла слишком холодная погода, и даже самые добросердечные прохожие не останавливались, чтобы кинуть монетку бродячему менестрелю.
У эльфенка было одно желание: лечь где-нибудь и уснуть в грезах о пылающем огне в очаге и горячих пирожках, о папе, которого малыш никогда не знал. Он не решался вернуться домой, в тесную каморку. Малыш боялся, он, конечно, мог попытаться убедить отца, что сегодня его пение никто не слушал, потому что на улице стоит жуткий мороз. А если отец снова будет пьян? Или, хуже того, трезв, тогда он снова упадет на колени, станет умолять о прощении, и слезы хлынут у отца из глаз.
«Малыш, прости, но тоска разъедает мне душу… Мне тяжело жить без моего любимого Алисайро…»
Тоска по супругу, безысходность, истерзавшая душу Миримона, положили конец мечтам и погубили голос отца, некогда лучшего тенора в Тироне, сделав его тихим и хриплым.
Лауренаро понимал, что отец не желает ему зла. Но когда тоска становилась невыносимой, мужчина отыскивал монеты, спрятанные где-нибудь в укромном уголке их крошечной каморки, и покупал единственное доступное ему утешение, бутылку гномьей настойки.
Беспощадный порыв ветра раздул рваную курточку эльфенка, мороз пробрал малыша до самых костей, так что у него застучали зубы.
Но Лауренаро не плакал, не видел в этом смысла: слезы ведь ничего не изменят. Они никогда ничего не меняли. Все так же изо дня в день он будет бродить по улицам, петь песни и баллады, пока не сделается добычей одного из владельцев притонов, которые уже бросали на него похотливые взгляды. Он станет одним из многих, одним из тех, что зарабатывают, продавая свое тело за звонкую монету или горячую похлебку.
– Поберегись, ничтожество! – раздался над головой эльфенка громкий голос, и Лауренаро отскочил в сторону с пути двух высоких гоблинов в лакейских ливреях. Малыш уже приготовился им язвить, но затих, увидев, кого вели за собой гоблины.
Здоровяки вели за собой единорога, белого, словно только что выпавший снег, с необычайно длинной золотистой гривой и золотым рогом. Седло с серебристым узором украшало его спину, а расшитая серебристая попона прикрывала круп.
– Какой чудесный рождественский подарок для молодого господина Эдельворна! – заметил гоблин повыше ростом. – То-то господин обрадуется, когда его увидит.
Он сказал «подарок»? Этот единорог – подарок для какого-то ребенка? Лауренаро смотрел вслед гоблинам, и зависть закипала в душе у малыша. Эльфенок в изумлении смотрел на единорога и знал, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее. Скоро это великолепное создание навсегда скроется из виду… Нет, Лауренаро не мог этого перенести. Малыш последовал за гоблинами через лабиринт улиц до богатых особняков, окна которых ярко горели в ночи, как маленькие солнца.
Эльфенок незаметно прокрался через ворота большого красивого дома, и оказался во дворе. Слуги привязали единорога к столбу и скрылись за дверью. Лауренаро осторожно приблизился к удивительному белому созданию и протянул руку, чтобы хотя бы пальцем коснуться его. Единорог всхрапнул и потянулся к малышу.
– Какой ты красивый! – шепнул Лауренаро и сунул свою заледеневшую ладошку в тепло шелковистой гривы.
Малыш не слышал, как отворилась дверь особняка, он пришел в себя только от грубого окрика рассерженного слуги:
– Эй, оборванец! Что это ты тут делаешь?
В это же мгновение раздался возглас восхищения, который заставил Лауренаро повернуть голову, и эльфенок увидел мальчика-оборотня, с блестящими черными волосами и сбившейся набок жилетки. Маленький оборотень стремительно сбежал по ступенькам крыльца и бросился к единорогу. Заметив Лауренаро, он остановился, глядя эльфенку в лицо, появилось удивление в сияющих желтых глазах оборотня.
– Убирайся отсюда, нищее ничтожество! – прорычал гоблин, задыхаясь от ярости. Лауренаро хорошо знал, что за этим последует удар, но оборотень встал между ними.
– Не надо! Ведь он ничего не сделал. – Оборотень улыбнулся, и эльфенка охватило непонятное чувство радости. – Здравствуй. Меня зовут Эдельворн, а тебя?
Лауренаро не сразу понял, что оборотень обращается к нему. Дети, которых знал эльфенок, насмехались и мучили его, они толкали и били, наслаждались, когда он плакал. Малыш недоверчиво смотрел на Эдельворна, ожидая, что тот вот-вот изо всех сил ударит его, так что он вскрикнет от боли.
– Меня зовут Лауренаро, – решился, наконец, эльфенок. Эдельворн гладил бархатистый нос единорога испачканными краской пальцами, а на лице юного оборотня был восторг и благоговение.
– Лауренаро, ты когда-нибудь видел такое чудо? – спросил Эдельворн, и эльфенок отрицательно замотал головой. – Я назову его Таурэтари. Так звали одного короля леса в легендах, – улыбнувшись, он снова обратился к малышу:
– Знаешь, теперь, когда у меня есть Таурэтари, мне больше ничего не нужно. Поэтому мне не нужно и вот это.
Эдельворн порылся в кармане, вытащил что-то и вложил это в ладошку эльфенка. Предмет был твердый, круглый и теплый. Лауренаро взглянул и чуть не выронил из рук.
– Да это же целый золотой! – воскликнул малыш, как если бы мальчик-оборотень положил ему в руку звезду счастья.
– Мне его подарили на Рождество. А теперь я дарю его тебе.
– Я не могу взять, – пролепетал Лауренаро.
– Мне не нужны деньги, – объявил Эдельворн великодушно. – Я буду самым великим художником во всей империи. Когда я вырасту, я отправлюсь в Амфорион, чтобы увидеть знаменитые полотна, а потом и сам нарисую что-нибудь еще более прекрасное.
Рот Лауренаро открылся от удивления при виде уверенности и решимости Эдельворна.
– Возьми его, – сказал мальчик-оборотень и сжал пальцы Лауренаро, чтобы из них не выпал золотой. – Это мое рождественское желание, а такие желания волшебные и всегда исполняются.
Эльфенок всматривался в лицо Эдельворна, запоминая его черты. Упрямый подбородок, красивый рот, созданный для улыбки, желтые глаза с озорными искорками. В эту минуту Лауренаро последовал бы за оборотнем куда угодно, только позови он его.
– Волшебные желания, – повторил малыш, глядя на сияние золотой монетки в своей испачканной ладошке. Лауренаро казалось, что он просто умрет от счастья. Он крепко сжал в руке монетку и побежал к воротам, прежде чем Эдельворн успел заметить слезы в глазах эльфенка.
Лауренаро не выбежал на дорогу, а спрятался за углом и подождал, пока все не зайдут в дом. Затем малыш нашел лестницу, приставил ее поближе к одному из светившихся в ночи окон и заглянул внутрь. Так, у окна, Лауренаро и простоял почти до рассвета, наблюдая за рождественским праздником внутри, не чувствуя пронзительного холода, резкого ветра, темноты, забыв об отце, который его ждал.
Когда в особняке был выпит последний бокал, съеден последний кусок рождественского угощения и закончился последний поцелуй под венком из звезды нуэйра, Лауренаро, наконец, отлепился от окна.
Малыш увидел, что уже наступил рассвет, и чувство вины охватило его. Бедный отец, ведь он волновался, ждал его! Но, отсутствуй он даже неделю, отец бы все ему простил, увидев, что Лауренаро заработал золотой.
Эльфенок непроизвольно вздрогнул, представив, как золотая монетка исчезает в грязном кармане отца.
Нет, ни за что – рождественский золотой Эдельворна по праву принадлежит только ему одному. Он никогда не расстанется с подарком, как бы голодно и холодно ему ни было. Он сохранит монетку как память о мальчике-оборотне с ослепительной улыбкой и смеющимися желтыми глазами по имени Эдельворн и единороге, названном Таурэтари. Он сохранит этот золотой как напоминание о волшебстве Рождества и о том, что желания и мечты обязательно сбываются, если ты веришь в них по-настоящему.
Лауренаро поклялся себе, что каждое Рождество будет приходить к этому дому, к этому окну, чтобы снова увидеть камин, украшенный венками и светящимися шариками. Как будет представлять себе, что он там, в доме, вместе со всеми членами семьи Эдельворна, и что желтые глаза оборотня смотрят в его глаза, и что осуществились все до единого его желания.

Пятнадцать лет спустя…

Никто не должен оставаться на Рождество один, но Лауренаро никогда не знал ничего другого, кроме одиночества. Эльф прижал руку к покрытому морозными узорами стеклу, набираясь мужества, чтобы в последний раз заглянуть в комнату. Чтобы навсегда попрощаться с мечтой, которая никогда не осуществится.
Сегодня Лауренаро расстанется с тем, что никогда не станет его жизнью: беззаботным смехом, нежными объятиями любящих рук, гирляндами и светящимися шариками, рождественскими угощениями и поцелуями под венком из звезды нуэйра.
А еще, он навсегда распрощается с Эдельворном.
Как хотелось Лауренаро погрузить свои пальцы в черные волны волос оборотня, что он делал только в мечтах… Как хотелось эльфу прижаться губами к его губам, вкуса которых он никогда не узнает… Он дрожал всем телом, ловя полный страсти взгляд желтых глаз Эдельворна, но этот взгляд предназначался не ему.
С того давнего Рождественского вечера Лауренаро навеки полюбил Эдельворна, но пришло время посмотреть правде в глаза. Потому что, сколько бы эльф ни стоял снаружи у окна, на свете не было такой магической силы, способной перенести его с зимней улицы в теплую гостиную, наполненную смехом оборотня.
Лауренаро минуло шестнадцать весен, когда он заметил первые признаки надвигающейся беды. Эльф увидел, что Эдельворн поддался чарам, хрупкого белокурого красавца оборотня, нежного, словно цветок лилитика. В то далекое Рождество любимый оборотень Лауренаро вступал в будущее вместе с женихом и кучей надежд, в будущее, в котором нищему эльфу не было места.
Сердце Лауренаро было разорвано в клочья и обливалось кровавыми слезами, и эльф потом много зим не приближался к этому окну, убеждая себя, что не нужен Эдельворну, что не имеет больше права любоваться им издалека. Но как бы эльф ни отдалялся от Эдельворна, он не смог разорвать мистические узы, возникшие между ними в то Рождество, когда маленький оборотень вложил ему в руку золотой. Лауренаро свято верил, что эти узы никогда не прервутся, даже если его с оборотнем разделит равнодушная вечность.
И вот теперь Лауренаро снова у знакомого окна. Резкий ветер срывал с головы эльфа серый капюшон, трепал пряди золотистых волос, заставлял слезиться и без того мокрые глаза. Лауренаро вытер слезы, сердясь, что горюет о потери того, кто никогда ему не принадлежал.
Эльф приготовился заглянуть в дом, заранее зная, что там увидит: блики огня на дорогих костюмах, накрахмаленные воротнички, подпирающие твердые мужские подбородки, веселый смех и танцы, и вверху, над головами собравшихся, украшенный лентами и горящими свечами венок из звезды нуэйра, привлекающий для поцелуев то одну, то другую пару.
Заглянув в окно через стекло и через вереницу зим, так надолго отделивших Лауренаро от празднества внутри, эльф в потрясении приоткрыл рот. Не было украшенного зала и гостей, комната была погружена в полумрак.
Куда же все подевались? Куда пропали вечно смеющиеся братья оборотня, его надменный отец и цветущий папа, заботливо опекавший свое семейство? Где сам Эдельворн?
Может, за то время, что Лауренаро запрещал себе приходить сюда на Рождество, семейство оборотней навсегда покинуло свой уютный дом? Скорбь потери сжала сердце эльфа.
И тут Лауренаро увидел оборотня. Без сюртука, в рубашке и черных брюках, он сидел в кресле, сгорбив широкие плечи и подперев голову рукой. Беспокойные пальцы ворошили черные волосы, лицо с заострившимися чертами было хмурым и печальным.
– Эдельворн, – позвал эльф шепотом, но, конечно, оборотень не мог его услышать. Не мог он и догадаться, что Лауренаро стоит за окном. – Что же у тебя случилось? – снова спросил эльф, обращаясь скорее к богам, чем к самому Эдельворну.
В этот момент дверь комнаты отворилась, и на пороге появился маленький мальчик. Сын оборотня, тут у эльфа не возникло никакого сомнения. Малыш был в ночной рубашке и с такими же, как у папы, белокурыми локонами, а лицо было точной копией лица Эдельворна. Бледный грустный ребенок расправил свои плечики, как будто бы собирался противостоять опасности.
Тот Эдельворн, которого эльф знал в прошлом, схватил бы своего сына в объятия, приласкал и утешил, как утешил много лет назад нищего эльфенка. Но этот, этот новый Эдельворн почему-то колебался, будто решая, прикасаться ли ему к малышу, потом поднялся с кресла и вышел из комнаты, не оборачиваясь.
Лауренаро хотел остановить оборотня, встряхнуть за плечи, спросить, что погасило свет в его глаза, прогнало великодушие из души. Эльф хотел понять Эдельворна, но это было неосуществимо. Почти волоча ноги, малыш приблизился к окну и отвлек Лауренаро от размышлений. Эльф отступил в тень, а мальчик открыл раму пухлыми детскими ручонками и выглянул наружу.
Лунный свет отразился в глазах ребенка, слишком взрослых на детском личике, снежинки упали на его курносый носик и розовые плотно сжатые губки. Малыш поднял голову вверх, словно ища в небесах ответа на свои вопросы.
– Папа? – неуверенно позвал ребенок дрожащим голосом. – Это я, Нойриан. Ты ведь там, на верху, на звездном пути?
Лауренаро изо всех сил закусил губу. Сколько раз он так же доверял свои печали и редкие радости ночному небу, будто там, за звездной пеленой, скрывалось лицо его папы.
– Отец говорит, ты теперь на небе, – продолжал малыш. – Он сказал, ты слышишь меня. Но я ему больше не верю. Отец всегда говорил, что рождественские желания сбываются, но на прошлое Рождество я так просил, чтобы ты выздоровел, но наступила весна, а ты от нас ушел. И сколько я ни просил богов, ты так и не вернулся. Мне все равно, если у нас не будет рождественского праздника, мне даже все равно, если я никогда не получу в подарок такого единорога, какой у отца. Рождество ведь для совсем маленьких. – Вздох сожаления сопровождал эти печальные слова. – Я только хочу… – У малыша задрожал подбородок, и эльф заметил, каких усилий стоило унять эту дрожь ребенку. – Мне все равно. Сколько бы я ни желал, чтобы отец смеялся, как когда-то, этого больше не происходит. На свете не бывает чудес, папочка. – Мальчик говорил уже почти шепотом.
Малыш вздохнул и закрыл окно. Щеки Лауренаро стали мокрыми от слез, сердце болело при воспоминании о печальном малыше и о лице Эдельворна, которое так неузнаваемо изменилось.
«Неужели Эдельворн так сильно любил своего супруга? – со страданием спросил себя Лауренаро. – Так ли сильно, как мой отец любил папу?»
Отец Лауренаро на похоронах умолял, чтобы его положили в могилу вместе с супругом. Эльф снова вспомнил лицо Эдельворна. Только безумно любящий может так измениться после смерти своего любимого.
Лауренаро ощутил прилив ревности к супругу оборотня, делившим с Эдельворном жизнь, ложе и родившим ему сына. Эльф тут же устыдился и попрекнул себя за то, что так долго не приходил к окну, и позволил зловещей силе проникнуть в дом и нанести вред красивому белокурому оборотню, которому он завидовал.
– Все спокойно! – раздался крик стражи, и эльф вздрогнул.
Лауренаро следовало спешить. Он, наконец, накопил достаточно монет, чтобы оставить этот город, начать новую жизнь, там, где никто не будет знать, кто он и откуда явился. Здесь перед эльфом столько раз захлопывались двери, не впуская его в порядочное общество, что у Лауренаро не осталось выбора.
«На свете не бывает чудес, – повторил про себя эльф слова малыша. – Рождественские желания никогда не сбываются…»
Лауренаро прикоснулся к талисману, спрятанному на груди: монете, висевшей на изношенном шнурке. Самодельное украшение постоянно напоминало эльфу о том далеком вечере, когда маленький оборотень Эдельворн вынул из кармана рождественский золотой и протянул его Лауренаро, с тех самых пор монетка хранила тепло, согревавшее эльфа все эти годы. Золотой не только согревал его, он изменил всю жизнь эльфа, как если бы обладал волшебной силой.
Может ли он теперь оставить любимого оборотня на произвол судьбы? Лауренаро так долго бессильно наблюдал, как его отец погружается в бездну горечи и отчаяния. Чего бы это ни стоило ему, он не обречет Эдельворна на судьбу своего отца, не бросит оборотня в непроглядной тьме, из которой без помощи трудно выбраться.
Эльф взглянул на небо, где на горизонте клубились фиолетово-черные облака, предвестники жестоких морозов. Новый яростный порыв ветра напомнил Лауренаро, что он должен пройти весь город, чтобы добраться до своей комнатушки и закончить приготовления в дорогу, а то метель уже вот-вот начнется.
Но некая сила вопреки логике заставила эльфа залезть в карман и коснуться мешочка с драгоценным грузом монет, собранных на дорогу за многие годы труда. Этот вес монет был ничтожен по сравнению с тяжестью рухнувшей мечты Эдельворна. Теперь пришло время и Лауренаро совершить чудо. Для любимого оборотня и его малыша, говорящего со звездами.

Эдельворн стоял у кровати сына и с раскаянием смотрел на его прелестное в своей беззащитности личико. Слезы еще не высохли на щечках Нойриана, одной рукой малыш прижимал к себе тряпичного единорога – последний рождественский подарок папы.
По злой случайности нынешнее Рождество превратилось в настоящее бедствие. Сначала все казалось очень просто: найти для сына няню, затем посадить ребенка в карету и отправить в соседний город, где живет брат. Нойриана там ждал сюрприз: первая встреча с новорожденным сыном брата, племянником Эдельворна, и участие вместе со всей семьей в рождественском празднике. Ну а сам Эдельворн… Сам оборотень остался бы здесь, чтобы не омрачать веселье тех, кто его любит.
Но Эдельворн так и не сумел найти няню: как всегда, стоило ему заняться сыном, как неудачи начинали настойчиво преследовать оборотня. Да и сам Нойриан упорно сопротивлялся отправлению его к родственникам, что не только удивляло, но и раздражало Эдельворна.
«И почему я такой мягкотелый? – упрекал себя оборотень. – Я должен был бы силой посадить сына в карету, невзирая на его упорство, пусть даже с воплями и слезами».
Но малыш никогда бы не унизил себя подобными детскими выходками. Нойриан со своей внешностью ангелочка был старше других детей даже тогда, когда только начинал делать первые неуверенные шаги. Большие темные глаза малыша всегда были очень серьезными, без свойственной ребенку проказливости, и в то же время полными решимости. Решимости сделать что? Вести себя как взрослый оборотень? Заботиться о папе, в то время как отец… Эдельворн почувствовал, как у него сжалось горло.
Нет, не надо ворошить прошлое. К тому же Эдельворн собирался раз и навсегда покончить с этой проблемой. Оборотень придумал выход из положения, который удовлетворил бы всех. И чем быстрее это дело завершится, тем лучше. Эдельворн стиснул зубы. Еще две недели, и сын покинет этот дом.
И вообще ему, взрослому оборотню, пора отправляться к себе в кабинет, где его поджидают кипы бумаг.Но сегодня все же Эдельворн не мог заставить себя сразу покинуть спальню сына.Внутренний голос уговаривал оборотня еще немного полюбоваться Нойрианом, чтобы запомнить малыша таким, каким он был сейчас: невинным спящим ребенком, не подозревающим, что это Рождество – последнее, которое он проводит в своей собственной маленькой кроватке.
Вдруг Эдельворн насторожился, услышав доносившийся снизу непонятный звук. Интересно, кто это шумит в такой поздний час? Может, это дворецкий укладывает в камин дрова? Нет, не может. Старый дворецкий уже давным-давно удалился к себе, сгорбленный, с тоскливым взглядом, полным сожаления о прошлых веселых временах.
Странный металлический звук эхом разнесся по дому, затем все стихло, как будто бы кто-то затаился в надежде, что его никто не услышал.
Оборотень тихо приблизился к двери и выглянул наружу. Кто-то, мягко ступая, ходил по нижнему этажу. Эдельворн замер на месте.
Неужели воры? Эдельворн слышал, что они очень любят грабить в Рождество, когда многие отправляются навещать родственников и друзей, оставляя дом без присмотра. Бросив еще один взгляд на спящего сына, оборотень неслышно вышел в коридор и завернул к себе в кабинет, чтобы взять мушкет. Он торопливо зарядил его и направился к лестнице; сердце Эдельворна громко колотилось, но отступать он не собирался.
Все прежние взбудораженные чувства Эдельворна теперь сменились лишь одним желанием: наказать воришек. Наконец-то перед ним будет враг из плоти и крови, а не бесплотные демоны, терзавшие его измучившуюся душу.
Оборотень осторожно спустился по лестнице, и звуки стали раздаваться громче и яснее. Гостиная – вот где находился источник шума. Нервы Эдельворна были напряжены до предела, челюсти сжаты. А если там не один вор, а несколько? А если они вооружены? Что будет с сыном, если… если он умрет?
Рука еще крепче сжала рукоятку мушкета, мысль обрела ясность. Его смерть мало что изменит в жизни сына. Будущее Нойриана уже определено.
Эдельворн приблизился к двери гостиной. Закрыта… Очевидно, таким образом воры хотели заглушить производимый в комнате шум. Оборотень протянул руку к ручке двери, в то время как множество ужасных предположений промелькнули у него в голове, он открыл дверь.

– Когда ваш сын открыл окно в гостиной, я услышал, как он просит звезды исполнить его желание, – произнес эльф звонким мелодичным голосом. – Малыш казался таким одиноким и печальным.
Оборотень вздрогнул, как от удара, и его взгляд стал еще более суровым.
– Вам нет никакого дела до моего сына.
– Боюсь, что тут вы ошибаетесь. Вы сами слышали Нойриана. Он… он хотел, чтобы я здесь остался.
– Довольно этой чепухи! Вы не более звезда, чем император! А что касается желаний, то это сущая ерунда. И мальчик знает это лучше, чем кто-либо другой. На прошлое Рождество он желал, чтобы его папа выздоровел, и это оказалось пустой тратой времени. Пару недель спустя он умер. А теперь отвечайте: кто вас сюда прислал? Какой из моих надоедливых братьев…
– Паскаль меня не присылал, а Витторио бы не посмел…
– Они вас не присылали, но вы знаете их имена? – едко улыбнулся оборотень. – Сколько они вам заплатили, чтобы устроить этот спектакль? Я уже раз сто говорил им, что для меня с Рождеством покончено раз и навсегда.
– Не сомневаюсь, что они не стали бы вам противоречить. Они вас обожают…
– Вы это говорите так, будто являетесь близким другом нашей семьи.
– Нет, это не так. – Щеки Лауренаро залила краска смущения. – Я… я только хотел развеять грусть в глазах малыша. И больше ничего. Поверьте!
– И больше ничего? Все так просто? Вы забираетесь ко мне в дом и приносите с собой гору всякого рождественского хлама. Вы доводите моего сына почти до сумасшествия, внушив ему, что вы нечто вроде рождественской звезды.
Эдельворн отошел от эльфа подальше, чтобы не чувствовать приятного аромата, исходившего от его волос.
– Спустись вы с небес, они бы вас одели получше. Вот в чем ответ. Ваш костюм… Да разве мои братья станут водить знакомство с кем-нибудь вам подобным? Никогда не поверю, что вы один из их друзей. Даже слуги братьев носят одежду посимпатичней.
Эльф еще выше вздернул подбородок.
– Если бы я знал, что для такого случая следует наряжаться, я бы напялил свой самый лучший парадно выходной костюм.
В одно мгновение оборотень схватил Лауренаро за плечи и почти прижал к себе; он наклонился к эльфу, ощущая его теплое дыхание, и его лицо поплыло перед Эдельворном, сливаясь в одно бело-розовое пятно.
– Не шути со мной, милый. Сначала вы подслушиваете мечты моего сына, потом вешаете венок в том самом месте, где он висел каждое Рождество с тех пор, как я себя помню, и, наконец, оказывается, что вы называете моих братьев по именам. Так кто же вы такой?
Эдельворн заметил, что эльф лихорадочно ищет ответ, но не находит.
– Если вы не верите в небеса, то, что я могу сказать вам? – нашелся Лауренаро, призвав на помощь твердую веру Нойриана.
Оборотень оттолкнул Лауренаро от себя, словно обжечься боялся.
– Прекрасно, – взорвался Эдельворн. – Оставьте свои секреты при себе. Но утром убирайтесь вон. До того, как проснется мой сын.
– Хорошо.
– Что хорошо? Сознаете ли вы, какой вред вы причинили ребенку?
– Тем, что хотел устроить для него Рождество? Если вы считаете это преступлением, я с удовольствием понесу за него наказание. Множество существ были бы рады иметь то, что имеете вы: уютный дом, любящих родных, счастливые воспоминания. А еще у вас есть прекрасный сын. На вашем месте я бы не стал попусту тратить время на оплакивание собственной судьбы!
Резкие слова эльфа хлестали Эдельворна словно кнутом.
– Не смейте выговаривать мне за то, о чем не имеете никакого представления! Видимо, вас действительно все-таки привело сюда желание моего сына – это единственный подходящий ответ. Разрешаю вам переночевать в комнате напротив. Утром я сам прослежу, чтобы вас доставили туда, куда вы скажете. Вам все ясно?
– Абсолютно все, – подтвердил Лауренаро, и его губы грустно поджались.
Эльф смотрел на Эдельворна с упреком, как если бы оборотень не оправдал его ожиданий… Как если бы он предал своего сына… Но ведь он даже не знает этого эльфа!
– Спокойной ночи, Лауренаро, – отрывисто произнес оборотень. – И еще одно, последнее слово: держитесь подальше от моего сына. Я не позволю вам обманывать его ложными надеждами, которые закончатся для него болью. Малыш уже достаточно настрадался. Завтра утром я еду на работу. По пути я готов вас довезти, куда вам заблагорассудится.
– Почему вы такой жестокий?
– Возможно, я и тварь, ушастый, но я не собираюсь бросить тебя где-нибудь на улице.
– Мне не нужна ваша забота! Неужели завтра вы оставите своего сына в одиночестве? Ведь завтра Рождество!
– Я знаю, какая завтра дата, но эта дата не имеет для меня никакого значения, если бы только не помнить, что именно в этот день доктор сообщил мне, что мой супруг скоро умрет.
Прекрасное лицо эльфа исказилось от боли, его глаза цвета молодой листвы переполнились отчаянием. Неожиданно Лауренаро взял большую ладонь оборотня в свою, маленькую и теплую. Уже целую вечность никто не прикасался к Эдельворну.
– Простите меня, Эдельворн. – Эльф привычно назвал оборотня по имени, как если бы называл его так уже миллионы раз, и эльфийский выговор придал особое очарование словам Лауренаро. – Ваш муж умер, а сын жив. Это его первое Рождество без папы. В эти дни вы должны заботиться о нем особенно, чтобы малыш не вспоминал…
– Вы считаете, что гирлянды и веночки помогут Нойриану забыть об утрате? – спросил Эдельворн, вырывая у эльфа свою ладонь.
– Нет, но я…
– Лауренаро, мой сын проведет в этом доме еще две недели, и только. Укрась я весь дом венками и шарами, это ничего не изменит. Его папа умер. Будет лучше, если он переедет в другое место.
Смятение и тревога появились на лице Лауренаро.
– Неужели вы отошлете прочь своего сына? Вы – его отец?
– Я собираюсь продать дом, – ответил оборотень, ощущая всю глубину своей вины. – Я перееду в комнаты над своей работой, а Нойриан отправится жить к дяде. Лучше не будить у него на Рождество болезненных воспоминаний, это только затруднит наше расставание.
Оцепенев, Лауренаро во все глаза смотрел на Эдельворна, словно оборотень вдруг нанес ему внезапный удар. Эдельворн видел, что сердце эльфа исходит кровью от жалости к его ребенку; глаза Лауренаро были полны неверия и тоски. Но почему это незнакомое ему существо так сильно горюет, узнав о его решении? Почему горе эльфа нашло отклик в нем и он почувствовал себя жестоким извергом?
– Я ошибся в вас, – сказал Лауренаро, и голос эльфа упал до шепота. – Вы недостойны такого сына, как Нойриан.
Ушастый прав, с мукой подумал оборотень не в силах оторвать взгляд от лица Лауренаро.
– Когда вы будете беседовать с небесами, попросите, чтобы звезды лучше устроили судьбу ребенка, – наконец произнес Эдельворн.
Оборотень развернулся и отправился к себе, в пустую холодную комнату и такую же пустую холодную постель, чтобы вновь перебирать мучительные воспоминания… И мечтать о светловолосой звездочке.
Лауренаро в растерянности смотрел вслед оборотню. Что произошло с Эдельворном за те годы, что он его не видел? Какие ужасные события превратили веселого, отзывчивого, доброго Эдельворна в холодное и озлобленное существо? Отца, равнодушного к своему ребенку, готового обречь малыша на одинокое Рождество и отослать к дяде, потому что сын стал для него обузой?
Эльф лишился своих иллюзий, и это открытие заставило его задрожать. Это было для него, как если бы он нашел горсть драгоценных камней, долго ими любовался и вдруг обнаружил, что это всего-навсего разноцветные стекляшки. Бездна разочарования поглотила Лауренаро.
«Чудес не бывает», – услышал эльф в голове слова малыша.
«Когда вы будете беседовать с небесами, попросите, чтобы звезды лучше устроили судьбу ребенка, – раздался следом голос оборотня. Лауренаро мог бы возненавидеть Эдельворна, если бы не глаза оборотня, грустные и беспомощные.
Будто просыпаясь, эльф с вызовом тряхнул головой. Кто знает, может быть, у него получиться, что-нибудь изменить.

Никогда раньше рождественское утро не казалось оборотню таким унылым. Эдельворн смотрел на свое отражение в зеркале, и его руки никак не могли справиться с галстуком. Темные круги лежали у него под глазами, а лицо было необыкновенно бледным, страдальческие складки залегли в уголках рта. Словно оборотень всю ночь вел неравную борьбу. Наверное, так оно и было, а борьбу он вел со светловолосой звездочкой, явившейся в его мир по рождественскому желанию сына.
Всю ночь Эдельворну не давала покоя безрассудная мысль, что эльф, возможно, был решением всех его проблем, что он станет тем самым гувернером, в котором они так нуждаются. А потом снова и снова ругал себя за то, что позволил себе хотя бы задуматься над такой возможностью. Оборотень не знал этого эльфа, совершавшего весьма странные поступки. Нойриану и без того нелегко будет привыкнуть к мысли о скорых переменах в жизни, а тут еще этот ушастый станет нашептывать ему о звездах, небесах и волшебном Рождестве.
От эльфа так и веяло беспокойством, и Эдельворн в этом даже не сомневался. Тогда почему ночью, в своих снах он искал его, протягивая руки во тьму, вспоминая его нежную, как лепестки цветка, кожу, его золотистые волосы и зеленые глаза? И радовался и смеялся, вновь возродившись к жизни.
Эдельворн потратил за эту ночь все свои силы, объясняя Лауренаро, как где-то на жизненном пути, который выбрали для него другие, он потерял свою драгоценную душу. И оборотень просил прощения у звезды, которую мечтал заключить в свои объятия.
Но в ответ звезда сказала ему печальным нежным голосом то, что он уже слышал: «Вы недостойны такого сына, как Нойриан».
Злясь, Эдельворн в который уже раз перевязал смявшийся галстук. Лицо оборотня в зеркале было мрачным и усталым. Скоро Лауренаро здесь не будет. Эльф исчезнет из этого дома, исчезнет из его жизни. Как исчезнет из его жизни и сын.
Эдельворн вышел в коридор и направился к комнате, где ночевал эльф, собираясь поскорее с ним распрощаться, надеясь, что Нойриан еще не проснулся. Ребенок со своей непонятной привязанностью к незнакомцу, принесшему в его жизнь радостное дыхание Рождества.
Уже издалека оборотень увидел распахнутую настежь дверь и солнечный свет, проникающий из окна.
Эдельворн ускорил шаг и заглянул в комнату. Похоже, эльф здесь и не ночевал: все вещи стояли на своих местах, а покрывало на кровати было без единой морщинки. Сердце оборотня сжалось. Лауренаро исчез.
Что же он не ликует? Будь он умнее, он бы выставил этого ушастого на улицу еще вчера, пока тот не внес беспорядок в его размеренную жизнь. Какой бес его попутал, что заставил его оставить незнакомца ночевать в доме? Так ему и надо, если эльф скрылся, при этом прихватив с собой столовое серебро.
Вздрогнув, Эдельворн вспомнил, что Лауренаро в его доме интересовало одно-единственное сокровище: Нойриан, с его белокурыми кудрями и очень серьезными темными глазами. Нойриан, полностью доверявший эльфу…
С бьющимся сердцем, сжав кулаки, весь дрожа, оборотень поспешил в комнату сына. В детской царила тишина. А кровать…
Эдельворн подошел к кровати. Та была прибрана, лишь подушка хранила отпечаток головы ребенка. Но самым ужасным было то, что старый тряпичный единорог сына брошенный лежал на покрывале. Если бы Нойриан вдруг отправился на небо, он бы и тогда ни за что не расстался со своей любимой игрушкой.
По комнате разнесся только грозный рык, переливчатый, но страшный.Пантера в которую перекинулся Эдельворн села и завыла. Хотя, это собаки воют, а это был горестный мяв. Оборотень помотал головой, лег, накрывая голову лапами.Словно грустил о глупости светловолосого эльфа.

Лауренаро нежно взглянул на своего маленького подопечного, спавшего на куче одежды, сжимая в руке надкусанное печенюшку. Если бы сейчас Эдельворн мог видеть своего сына…
Эдельворн…. С его полными грусти глазами и сурово сжатым ртом, с его широкими плечами, сгорбившимися под тяжестью переживаний, в которых оборотень не мог признаться даже самому себе, не то, что другим. И совсем другой Эдельворн в саду, его черные волосы припудрены снегом, красивое мужественное лицо оживлено…
Лауренаро вчера очень рассердился на оборотня, который за прошедшие годы превратился в злобное и язвительное существо. Но в минуту откровения в саду, когда с лица Эдельворна спала маска, эльф увидел его глаза, глаза страдальца, ощутил ранимость оборотня, признал в нем того прежнего, чуткого, доброго, любящего Эдельворна, хотя теперь оборотень смотрел на него через решетку им же самим созданной темницы.
Эльф стремился к нему всем своим сердцем, и отдал бы свою жизнь, только бы глаза Эдельворна вновь сияли прежним светом.
Лауренаро принялся за уборку, укладывая одежду, раскиданную во время игр обратно в сундуки. Внезапно взгляд эльфа привлекла лошадь-качалка со сломанной ногой, неустойчивая, чтобы на ней мог качаться ребенок, но и слишком дорогая сердцу, чтобы выбросить игрушку на помойку. Эльф грустно улыбнулся, ведь здесь, под крышей, пространство было переполнено воспоминаниями, отзвуками детства, первых балов и отшумевших свадеб, грустных траурных церемоний и погибших снов.
Эльф забрел в самый дальний угол чердака в поисках чего-нибудь, что напомнило бы о прежнем, дорогом ему Эдельворне: писем тех лет или фотографий.
Книга в кожаном переплете пряталась под сломанным веером, и Лауренаро извлек ту наружу, прочитав на обложке надпись выведенную золотыми буквами: «Дневник Мириама Вейтада ди Дидье».
Мириам Дидье. Значит, эта книга - дневник супруга Эдельворна. Лауренаро следовало положить его обратно, туда, где слой пыли окончательно похоронит прерванные мечты, погубленные жизни и любовь.
Эльф не имел права читать эти страницы, но где еще найти ответы на мучившие его вопросы, кто еще ему откроет правду, объяснит причину, изменившую маленького оборотня, когда-то подарившего ему рождественский золотой?
«Я не могу, – думал Лауренаро, – я не смогу читать о том, как Эдельворн ухаживал за белокурым красавцем, как целовал его. Как они любили друг друга. Я не выдержу этой пытки…»
Воображение Лауренаро тут же нарисовало изящного белокурого оборотня в объятиях Эдельворна и их первый поцелуй.
А если в дневнике спрятана тайна Эдельворна? Если, узнав ее, он сумеет помочь оборотню?
Дневник открылся прямо посередине, и взор эльфа упал на строку, написанную аккуратным почерком: «Сегодня Эдельворн попросил меня стать его супругом…»
Слова острым ножом пронзили сердце Лауренаро. Он захлопнул дневник и засунул его обратно на полку, в спешке эльф споткнулся и чуть не упал на покрытую покрывалом кучу какого-то хлама. Раздался грохот, деревянная рама упала на пол, больно ударив Лауренаро по ноге. Эльф наклонился, чтобы вернуть раму на место, заметив под покрывалом блеск позолоты. Лауренаро отодвинул ткань в сторону. Как он смеет рыться в чужих вещах? Что заставляет его бродить по чердаку в поисках прошлого, участником которого он никогда не был, искать семейные реликвии, не связанных с ним родственными узами?
«Я только взгляну одним глазом», – нашел себе оправдание эльф, стянул ткань с рамы и ахнул от изумления. В слабом свете, льющемся из чердачного окна, Лауренаро увидел хаотичную груду картин: одни в рамах, другие на подрамниках, словно кто-то бросил их здесь в спешке, чтобы они больше не попадались на глаза.
На первой картине был изображен белый единорог с золотистой гривой под попоной, как у рыцаря, а верхом на нем одетый принцем маленький мальчик, брат Эдельворна. Сцена была живой и полной красоты, и эльф замер от восторга. В углу картины вилась размашистая подпись «Эдельворн Дидье».
Лауренаро отставил в сторону портрет и обнаружил под ним натюрморт: букет роз, белые перчатки и бальную карточку с именем ее владельца, воспоминание о первом бале и знак нежной любви Эдельворна к своему второму брату.
Голос маленького оборотня всплыл в памяти эльфа, и он как на яву услышал слова, перекрывающие завывание зимнего ветра: «Я буду самым великим художником на свете…»
Тогда Лауренаро поверил ему всей своей детской душой, но он и представить не мог удивительной глубины таланта Эдельворна и его остроты восприятия, которой тот обладал. Предметы и краски на картине были до того живыми и натуральными, что эльф невольно протянул руку, чтобы потрогать капельку росы на розовом бутоне, почти ожидая почувствовать влагу на пальцах.
Своим талантом оборотень мог соперничать с самыми знаменитыми художниками, в картинах Эдельворна жила особая магия, притягивающая взгляд и заставляющая бесконечно ими любоваться.
Со следующего полотна на эльфа смотрел молодой юноша в свадебном костюме, и Лауренаро почувствовал невольную боль в груди. Каждый мазок кисти передавал особую нежность и надежду, каждый оттенок заверял о страстной и преданной любви. Почему же события приняли такой ужасный оборот?
Может быть, Эдельворн перестал рисовать, потому что умер любимый? Может быть, Эдельворн лишился таланта, как отец Лауренаро потерял свой чудесный голос, потому, что его душа была разорвана в клочья и жизнь потеряла для него смысл? Но его отец, несмотря на весь свой талант, был слабым, в то время как темные глаза оборотня светились внутренней силой. Да и даты на полотнах указывали на то, что оборотень перестал рисовать через три года после свадьбы, задолго до смерти супруга.
Лауренаро уже начал закрывать картины покрывалом, когда откуда-то вывалилось еще одно небольшое полотно. Эльф хотел положить его обратно, но, вглядевшись, был уже не в силах от него оторваться. Ни одна из оставленных здесь картин не могла сравниться с этой по силе впечатления.
На картине был изображен небесный крылан, мифическое существо поклоняющееся звездам. Золотистые кудри крылана облаком окружали его бело-розовое лицо, а глаза смотрели прямо в душу эльфа, одна пухлая ручка тянулась вверх, чтобы поймать падающую с неба звезду. Но ручка осталась недорисованной, мечта – неосуществленной. Это был лишь набросок ручки, устремленной вверх, к недостижимому идеалу.
Почему Эдельворн не дописал картину? Один взгляд на это полотно вызывал слезы на глазах Лауренаро. Оборотень будто позволил ему заглянуть в свое святое святых, и эльф понял, как много Эдельворн потерял.
Заскрипели ступеньки лестницы, но эльф даже не обернулся. Его глаза были полны слез, он боялся, что расплачется.
– Нойриан! Лауренаро! Где вы? – позвал встревоженный, неуверенный голос оборотня. Лауренаро знал, что ему следует прикрыть картины покрывалом, защитить их, как защищают глубокую рану, но эльф не смог расстаться с миром, живущим на полотнах Эдельворна.
– Время ужинать, – начал Эдельворн и осекся. Лауренаро почувствовал, что обротень смотрит на него и на свои картины. На этот раз оборотень поймал его, когда он забрался к нему в душу.
– Эдельворн, – сказал Лауренаро и, обернувшись, увидел спутанные ветром волосы оборотня, его упрямый подбородок, и откровенную глубокую боль в глазах.
– Наверное, мне надо попросить у вас прощения, – запинаясь, начал эльф. – Но я не стану этого делать. Я не жалею, что увидел эти замечательные картины, равных которым никогда не видел.
– Судя по всему, у вас там, на небесах, не слишком много живописцев? Оборотень шутил над своей детской мечтой, но Лауренаро по-прежнему видел в его глазах муку.
– Эдельворн, я говорю правду. Ваши картины ни с чем несравнимы. Я знаю, что вы хотели стать художником, но даже не подозревал в вас такого таланта. Вы должны показывать свои картины, а не держать их на чердаке.
Эдельворн горько рассмеялся.
– На чердаке им и место. Эти картины не более чем мусор, я напрасно потратил на них свое время и силы.
– Как вы можете так говорить? У вас есть дар создавать удивительные вещи, и, уж конечно, вы знаете, что по-настоящему талантливы. Наверное, в Амфорионе все художники без исключения были готовы взять вас в ученики.
– Амфорионе? – удивился оборотень.
– Ну да, вы же туда собирались поехать, чтобы учиться живописи. Вы только об этом и мечтали. Я помню, как вы…
– А я делаю все, чтобы об этом забыть.
Смущенный, растерянный взгляд оборотня встретился с взглядом Лауренаро, но на этот раз он не стал задавать эльфу вопросов. Эдельворн быстрым движением руки натянул покрывало на беспорядочную кучу картин, и эльфу показалось, что одним этим движением Он погасил солнце.
– Это были глупые надежды, не больше, пустые, как все детские мечты, – докончил оборотень.
– Я вам не верю! Ваши вещи были уже упакованы. Вы отправлялись в Империю, вы и ваш супруг… – Лауренаро замолчал, вспомнив, какое разочарование он тогда испытал, когда узнал о женитьбе любимого. Как он бежал от ужасной правды, терзаясь ревностью и в то же время, радуясь полноте его счастья. – Почему, Эдельворн? Почему вы не поехали в Империю?
– Наша торговая компания в тот момент терпела убытки. – Лицо Эдельворна было мрачной, ничего не выражающей маской. – Я придумал, как ее спасти. Отец обнаружил у меня деловую жилку, мы начали зарабатывать деньги, заключать сделки. Это было куда важнее, чем пачкать краской полотно.
Было и еще кое-что, но эльф знал, что оборотень ему об этом не скажет. По крайней мере, сейчас. Лауренаро смотрел в темные настороженные глаза Эдельворна и сомневался, что когда-нибудь оборотень откроется перед ним до конца.
– Идемте ужинать. – Эдельворн повернулся к спящему сыну и осторожно потряс Нойриана за плечо. – Вставай, лежебока, время ужинать.
Ребенок зевнул и с улыбкой потянулся, его рука по-прежнему сжимала надкусанное печенье. Эльф заметил, как Эдельворна тронула эта непринужденная доверчивость сына.
– Это ты, отец? Мы с Лауренаро играли в замечательные игры. Лауренаро отрубили голову, а я был разбойником, который грабит богатых.
– Очень похвально. Скоро мистер ушастость научит тебя лазить через окна в чужие дома, – как бы, между прочим, заметил оборотень.
– Нет, – простодушно отозвался Нойриан, – в следующий раз мы подожжем дом. Он мне уже обещал.
– Вот как? – удивился Эдельворн, бросив вопросительный взгляд на эльфа.
– Я пообещал ему, что мы сыграем в увлекательную игру, когда надо выхватывать из огня разные фрукты. Помните, у вас это особенно ловко получалось?
– Эта игра, которая называется «Сокровище дракона»?
– Она самая! Лауренаро обещал дать мне после ужина все для нее необходимое.
– Мне бы хотелось, чтобы и вы присоединились к нам, Эдельворн, – с улыбкой сказал Лауренаро. На миг в глазах оборотня вспыхнул интерес и тут же погас.
– Нет, у меня слишком много работы на вечер, – покачал головой Эдельворн.
Оборотень развернулся и начал спускаться вниз по лестнице.
Лауренаро бросил еще один, последний взгляд на гору картин, укрытых покрывалом. Эльф с легкостью представил себе Эдельворна в мансарде под самой крышей, где, пренебрегая усталостью, оборотень рисует от зари до зари, пока его рука не опустится в изнеможении и глаза не перестанут различать краски, и это выражение удовлетворения на его лице после каждого особо удачного движения кисти… Почему-то Лауренаро не смог себе представить оборотня запертым в конторе торговой компании.
Лауренаро встал, чувствуя, как у него устали колени от стояния на твердом полу, и еще раз приподнял покрывало, чтобы взглянуть на крылана, тянущегося к звезде. Как же так получилось, что любимый потерял свою мечту?
Удостоверившись, что Эдельворн с сыном ушли, Лауренаро взял с полки дневник и положил его в карман пиджака. На какой-нибудь его странице, он обязательно найдет ответ на свой вопрос.

Когда Лауренаро заглянул после ужина на кухню, там царил полный беспорядок, горы тарелок, кастрюль и сковородок загромождали широкий стол посреди помещения, а повар с приветливой улыбкой на морщинистом лице поднял голову от лохани, в которой мыл посуду. Дворецкий, как всегда полный достоинства, вытирал большое блюдо. Они полюбили эльфа как родного сразу после его появления в доме, в ту самую минуту, когда смех Нойриана вновь загулял по комнатам.
Лауренаро отвечал им тем же, их честные добрые лица казались эльфу особенно прекрасными, потому что излучали участие и тепло.
– Я пришел за тарелкой для игры в «Сокровище дракона», – объяснил Лауренаро, – но, вижу, вы очень заняты…
– Что вы, разве я позволю вам уйти безо всего? – сказал повар, отложив в сторону тарелку и вытирая руки полотенцем. – Да пусть у меня блины сгорят, если я не услужу такому чуду, как вы.
– Прошу вас, я… – смутившись, начал Лауренаро.
– Не надо отрицать, что вы совершили настоящее волшебство, Нойриан счастлив… Не могу сказать, как мы вам благодарны!
– Мы с ним всего лишь играли. Он очень хороший малыш.
– Это правда. Но до вашего появления он всегда молчал, никогда не улыбался, а ведь он совсем крошка. Сегодня его не узнать: бегает, кричит, смеется, как и положено ребенку.
– Надеюсь, мы не слишком вас беспокоили.
– Вы нас беспокоили? Да что вы! – отозвался дворецкий. – Клянусь всеми богами, это была настоящая музыка для наших ушей. Жаль только, что Эдельворна не было, чтобы ее послушать. Он уж, наверное, и забыл, когда в последний раз кто-то смеялся в этом доме. А было время, когда дня не проходило без веселья и радости.
Эльф всматривался в печальное морщинистое лицо дворецкого.
– Что же случилось? Почему в вашем доме стало так грустно, и затих смех? Эдельворн, как я уже успел заметить, не слишком-то стремится к веселью. А ведь у него сын, который нуждается в развлечениях.
– Вы не должны упрекать хозяина, – нахмурился старый дворецкий. – Он не виноват. Он родился на свет не для того, чтобы сутками протирать штаны в конторе отца и составлять перечень товара для отправки.
– Но ему это нравится. Он сказал…
– Что он вам сказал? Что ему нравится заниматься такими делами? Что он готов всю жизнь провести, пересчитывая товар? Так вот, он уже много лет вдалбливает себе в голову эту ложь, и посмотрите, как он изменился, – я больше не узнаю нашего молодого хозяина.
– Я не понимаю. Ведь он когда-то мечтал стать художником, а теперь даже не хочет взглянуть на кисти и краски.
– Можно сказать, он похоронил свой талант, – проворчал повар. – Уж лучше бы он пораньше похоронил своего супруга.
Рука Лауренаро невольно потянулась к карману пиджака, оттянутого весом чужого дневника.
– И чем же был плох его супруг? – спросил эльф.
– Никогда не встречал более настырного и в то же время слабохарактерного оборотня.
– Довольно, – предупредил повара дворецкий. – Нельзя говорить плохо о покойных. Кроме него, был еще и отец нашего молодого хозяина.
– Его отец? – переспросил Лауренаро.
– Вы уверены, что хотите знать, что случилось с Эдельворном на самом деле? – продолжил дворецкий. – Он сам вам ни за что об этом не расскажет. Старый хозяин никогда серьезно не относился к увлечению сына живописью, но Эдельворн упорствовал, и старый хозяин не сумел его разубедить. Мне даже казалось, что он заставил своего сына жениться в надежде, что тот успокоится и серьезно займется торговыми делами. Но Эдельворн решил отправиться в Империю, чтобы стать учеником знаменитого художника, который восторженно отзывался о его картинах. Они уже упаковали вещи, и супруг молодого господина согласился его сопровождать, хотя и был очень против. И вот тогда несколько господ, которые были связаны с торговой компанией отца, попросили Эдельворна о встрече.
– Они, наверное, хотели его убедить остаться? Боги, как же это несправедливо! Ему не следовало отказываться от своих планов.
– Да, но это означало бы гибель для всей его семьи, – заметил повар. – Бедный добрый мальчик.
– Отец Эдельворна, как и его дед, много лет стоял во главе торговой компании. Она была его радостью и гордостью, но годы, к сожалению уже брали свое. Старый господин стал плохо соображать, а это ничем нельзя излечить. Он делал ошибки и не замечал их, в то время как другие их видели. Он допускал маленькие и глупые просчеты, но они с удивительной скоростью складывались в крупные. И еще он не желал никого слушать, считая, что такие замечания подрывают его авторитет, а если кто осмеливался ему возражать, он устраивал ужасные скандалы. Доктор говорил Эдельворну, что это не такой уж и редкий случай. Что с каждым годом мозг постепенно слабеет и теряет память.
Эльф зажмурил глаза, вспоминая заносчивого властолюбивого оборотня, каким был отец Эдельворна, оборотень, который когда-то подарил своему сыну единорога и сиял от гордости, любуясь Эдельворном. Лауренаро вспомнил и то обожание, с каким Эдельворн смотрел на отца, бывшего его надежной опорой, скалой, на которой маленький оборотень построил свои планы и мечты.
Должно быть, ему было очень тяжело наблюдать, как отец шаг за шагом, мысль за мыслью отдаляется от него…
– Ничто в этом мире не могло заставить молодого господина изменить своему увлечению. Ничто, кроме необходимости спасти честь семьи.
– Но почему Эдельворн не поехал в Амфорион после смерти отца?
– Родился Нойриан, и супруг молодого господина закапризничал. Он не хотел ехать с младенцем в далекую Империю. Вообще не хотел, чтобы Эдельворн занимался живописью.
– Мне это всегда казалось странным, – снова вступил в разговор повар, – и знаете почему? Супруг господина был родом с Северных земель, поэтому можно подумать, что он никогда не выезжал дальше своей родины. Господин днем работал с отцом, а писал картины по ночам, когда все спали. Но его супруг не желал терпеть и этого. Глаза у него все время были на мокром месте, ну прям как неиссякаемый источник, и он ни на шаг не отпускал от себя Эдельворна, ревновал его к каждой картине.
Однажды вечером между ними произошла сильная ссора, супруг господина кричал, топал ногами и рыдал, а молодой хозяин, который обычно очень сдержан, кричал даже громче его. Следующим вечером я, как обычно, пришел к нему в мастерскую и принес горячий кофе и печенье. Но господина там не оказалось. Там вообще было пусто. Исчезли краски, мольберт и портрет маленького Нойриана, который он тогда писал. Нойриан на нем был изображен в виде крылана, тянущегося за звездой. Больше того, молодой хозяин прошел по всему дому и снял со стен все свои картины. Мне почему-то кажется, он снял их лишь потому, что ему было больно на них смотреть.
«Милостивые звезды, – подумал Лауренаро, – эта боль его и загубила».
– Он считал себя сильным духом, думал, что легко расстанется со своими детскими мечтами и не почувствует потери, не испытает разочарования. Но самое главное – он никогда ни у кого не попросил помощи, чтобы справиться с теми проблемами, что легли на его плечи. Он просто взял на себя всю ответственность и молчал, молчал, как немой, как могила, и никто не спросил нашего господина, не слишком ли тяжела для него ноша. – Старый повар печальными глазами посмотрел на эльфа. – Знаю, что наш хозяин иногда кажется холодным и жестоким, но, поверьте мне, он хороший. Просто очень усталый и грустный. Он потерял свою рождественскую звезду, только и всего. Если кто и нуждается в волшебной звезде, так это наш господин Эдельворн.
Лауренаро с трудом проглотил комок в горле, еле сдерживая слезы.
– Я знаю, – подтвердил эльф.
– Вы заставляете Нойриана смеяться, – сказал дворецкий. – Не могли бы вы сделать то же и с нашим хозяином? Клянусь, я тогда первым назову вас нашей звездой.
Вот нашелся еще один желающий, который хочет, чтобы Эдельворн получил хотя бы немного счастья. «Сколько же рождественских молитв устремлялось к звездам с такой же просьбой? – спросил себя Лауренаро. – Такие желания наверняка не останутся без ответа».
Эльф взял приготовленную поваром тарелку с засахаренными фруктами и политыми спиртным. Стоит только поднести к ним спичку, как вспыхнет пламя, превращая лакомство в “Сокровище дракона”, а игроков в смельчаков, выхватывающих фрукты из огня.
Теперь Лауренаро знал, как его любимый оборотень сбился со своего жизненного пути, и все из-за того, что был чересчур добрым и уступчивым, удивительным мальчиком, которого он полюбил в тот далекий снежный рождественский вечер.
Но ведь если он очень постарается, то обязательно поможет своему возлюбленному.

***

Языки пламени, то голубые, то золотистые, плясали над тарелкой в темной комнате, в которой набухшие фрукты соблазнительно поблескивали своими боками. Нойриан выхватил из огня фрукт и сунул его в рот.
– Теперь твоя очередь! – прощебетал малыш. – Сосредоточься, и у тебя все получится!
Но эльф не мог сосредоточиться ни на чем другом, кроме мысли об Эдельворне, который, как узник в темнице, сидел в своем кабинете поблизости.
– Что-нибудь случилось, Лауренаро?
Гладкий детский лоб Нойриана пересекла морщинка, уголки рта грустно опустились. Малыш давно научился угадывать переменчивые настроения взрослых, разочарование папы, скрытую боль отца. Как часто ребенок брал на себя непосильную ношу, пытаясь примирить враждующие стороны!
Лауренаро с усилием улыбнулся, сунул руку в тарелку и выхватил из нее целую горсть скользких фруктов, но пламя успело лизнуть рукав его рубашки, и ткань задымилась.
– Ты горишь! – испуганно закричал ребенок, но эльф уже успел потушить тлеющий рукав.
– Все в порядке, – успокоил Лауренаро малыша, дуя на ожоги.
Внезапно, к удивлению находящихся в комнате, дверь с шумом распахнулась, и Эдельворн ворвался в комнату. Он схватил эльфа за руку и погрузил его кисть в ведро с водой, которое повар предусмотрительно поставил рядом с тарелкой.
– Как быстро вы примчались! – изумился Лауренаро. – Можно подумать, что вы сторожили под дверью.
Румянец окрасил щеки оборотня.
– Я как раз мимо…проходил… Мне вдруг пить захотелось, и я…
Эльф усмехнулся. Значит, Эдельворн следил за ними, хотел принять участие в их игре, но разве он в этом признается?
– Я немного обжег пальцы. – Лауренаро показал ему руку.
– Вот как наказывается чрезмерная жадность, ушастый. Сын, принеси с улицы чашку чистого снега. Снег – хорошее средство от ожога.
– А я всегда сразу сую палец в рот, – поделился Нойриан своим опытом.
– Пожалуйста, делай, что я тебе говорю.
Малыш выбежал из комнаты, оставив взрослых наедине. Эдельворн продолжал держать в своих больших руках руку эльфа, и жар, исходивший от пальцев оборотня, превосходил ничтожную боль от ожога и поднимался все выше, сначала захватив руку Лауренаро, потом плечо и грудь, а затем и все тело эльфа.
– Вы ведь помните, что жадность является плохим качеством?
– Фрукты были такими аппетитными, что я не удержался.
Эдельворн улыбнулся и вытащил один фрукт из огня без всякого для себя ущерба.
– Откройте рот, – приказал оборотень эльфу, и тот подчинился. Эдельворн положил ему в рот свой трофей, и его пальцы на секунду задержались, чтобы погладить влажный изгиб губ Лауренаро.
– Странно, но я иногда начинаю сомневаться, существуете вы на самом деле или вы просто рождественский дух, – заметил оборотень.
В глазах Лауренаро мелькнул озорной огонек, и его зубы сомкнулись на пальце Эдельворна.
– Вот значит как, звездочки имеют зубки? – рассмеялся Эдельворн. – Весьма немилосердно с их стороны.
– Вы правы, – согласился эльф. – По-видимому, я должен искупить свой неординарный поступок. И, не веря собственной смелости, Лауренаро схватил руку оборотня и поцеловал кончик укушенного пальца, сожалея, что не может тем же способом заживить его раны на сердце.
Легкий поцелуй, не больше чем прикосновение, но, сколько этот жест поведал Эдельворну о тайных чувствах эльфа и его робких мечтах… Оборотень угадал в нем благодарность и… поощрение.
Некоторое время Эдельворн, не двигаясь и не мигая, смотрел на Лауренаро, потом протянул другую руку и погладил эльфа по щеке. Губы оборотня слегка приоткрылись, желтые глаза вспыхнули.
– Если звезды умеют кусаться, – сказал Эдельворн, – то, наверное, они умеют и целоваться?
– Не знаю, не пробовал, – ответил эльф, горя от нетерпения прижаться своими губами к губам любимого.
Оборотень наклонился к нему, и Лауренаро почувствовал его прерывистое дыхание – многозначительный признак вспыхнувшего желания. Радостный, весь в снегу, Нойриан вбежал в комнату.
– Лауренаро, – закричал ребенок, – я принес снег, чтобы тебя вылечить!
Взрослые вдруг поняли, что, окажись они на леднике, ничто уже не могло потушить полыхнувшего в них огня желания.
– Все, больше в «Сокровище дракона» мы не играем! – в смятении воскликнул эльф, вскакивая на ноги.
– Тогда давайте будем танцевать, хорошо, отец? – настаивал малыш. – Мы будем танцевать под венком из звезды нуэйра.
– Я не умею танцевать, – смущаясь, признался Лауренаро.
– Я тебя научу! Мои дядюшки говорят, что я отличный танцор! Но нам нужна музыка. Пожалуйста, отец, заведи музыкальную шкатулку сам, ведь ты запрещаешь мне к ней прикасаться!
– Что ж, пожалуй, но только ненадолго, – неохотно уступил Эдельворн.
Через минуту они уже были в гостиной, той самой знакомой комнате, где эльф впервые очутился в объятиях оборотня. Лауренаро до сих пор жил воспоминанием о твердых мускулах, крепкой груди и сильных руках, о взаимном притяжении их тел, как если бы они были предназначены друг для друга - две половинки единого целого. Эдельворн подошел к маленькому столику, на котором стояла музыкальная шкатулка, немного повозился с ней, и неземные звуки заполнили комнату. Лауренаро взял Нойриана за руки, и, смеясь, толкаясь и спотыкаясь, они принялись кружиться по комнате. Но все это время эльф чувствовал на себе внимательный взгляд желтых глаз, взгляд Эдельворна молча стоящего рядом с музыкальной шкатулкой. Оборотень словно обволакивал Лауренаро своим настойчивым взглядом, притягивая к себе.
Наконец, задыхаясь от смеха, малыш упал в кресло, и тогда Эдельворн решительно направился к эльфу, всем своим видом указывая на то, что не собирается отступать. Сколько раз Лауренаро мечтал об этом мгновении, и вот он наступил. Чего он ждал теперь, на что надеялся – на это у эльфа не было ответа. Намек на улыбку, знакомую Лауренаро с детства, появилась на лице оборотня.
– Могу я пригласить вас на танец? – произнес Эдельворн с элегантным поклоном. Спроси он, готов ли эльф отдать ему свою душу, и последний без промедления ответил бы согласием.
Лауренаро не мог вымолвить ни слова, он только смог кивнуть. Эдельворн подошел к нему совсем близко, и у него перехватило дыхание; оборотень взял правой рукой левую руку Лауренаро, а левой рукой обхватил его талию. Эльф доходил Эдельворну всего до подбородка, на фоне оборотня он смотрелся как хрупкая золотистая статуэтка.
– Посмотрите на меня, Лауренаро, – очень тихо попросил Эдельворн. И эльф подчинился. Лауренаро, казалось, что силы покинули его, что он стал податливым воском в больших и сильных руках оборотня. Они кружились на волнах музыки, и вдруг Лауренаро осознал, что у них есть своя мелодия, собственная, лишь его и Эдельворна, мелодия, идущая от сердца к сердцу.
Никогда прежде Лауренаро не чувствовал себя таким беззащитным и открытым перед оборотнем, эльфу казалось что в этот миг, Эдельворн мог читать все его мысли, заглянуть в каждый уголок его души, взять в плен одной своей улыбкой. Как удивительно прекрасно было находиться в объятиях Эдельворна, под его защитой, ощущать его силу и надежность и в то же время его ранимость и боль, залечить которые Лауренаро был готов ценой своей жизни!
Эдельворн вдруг остановился. Он стоял и смотрел в лицо Лауренаро горящими желтыми глазами.
– Отец, ты с Лори остановился под венком из звезд, значит, теперь ты должен его поцеловать! – восторженно закричал Нойриан и захлопал в ладоши.
– Я знаю, – очень тихо подтвердил Эдельворн и опустил ресницы, скрывая за ними свое смущение и желание.
Горячие губы оборотня прижались к губам Лауренаро, робкие и в тоже время настойчивые, испуганные и одновременно ищущие.
Чего же он боится? Что снова совершит ошибку? Что любовь ему так же недоступна, как и его мечта создавать художественные шедевры?
Поцелуй длился всего мгновение, но Лауренаро теперь твердо знал, этот поцелуй изменил всю его жизнь.
– Отец! – встревоженно вмешался малыш. – Ты думаешь, что можно целовать волшебную звезду? Я вот, например не знаю. А что, если в нас ударит молния или постигнет еще какое-нибудь несчастье?
– Ты опоздал, сын, молния меня уже ударила, – в изумлении пробормотал оборотень, и в его глазах Лауренаро увидел страстное желание обладать им. Сколько раз эльф мечтал увидеть это выражение на лице возлюбленного, и вот теперь его мечта осуществилась. И что же? Теперь единственным чувством Лауренаро стало беспокойство.
Ему не следовало забывать, что его любовь к Эдельворну не обещает ничего хорошего. Ведь он знал об этом с самого начала. Теперь Эдельворн проявляет к нему интерес, но лишь мимолетный. Скоро им придется расстаться.
– Скажи мне, Лори, какие у вас правила, там вверху, на небесах? – отвлек эльфа от тревожных мыслей простодушный детский вопрос Нойриана. – Если я подброшу мяч до самого неба, и он там застрянет, твои друзья звезды сбросят мне его обратно?
– Скорее всего, что да, – рассеянно отозвался Лауренаро.
Малыш благодарно улыбнулся эльфу, как будто бы Лауренаро открыл ему тайну Вселенной.
– Я очень хочу подбросить что-нибудь вверх, высоко-высоко, чтобы эта вещь осталась на небесах, – вдруг став серьезным, сказал Нойриан. – Я бы хотел, чтобы там, где живут звезды, папочка поймал эту вещь.
Эльф заметил, что Эдельворн вздрогнул, как от удара:
– И что бы ты хотел передать ему, сын?
– Письмо с пожеланием счастливого праздника. На небесах обязательно празднуют Рождество, ведь это они устроили нам этот праздник. Вдруг ему там грустно, пусть даже он рядом с волшебными звездами…
Лауренаро почувствовал, как у него сжалось горло, и он снова вспомнил печального маленького белокурого оборотня у открытого окна, рассказывающего звездам о своих желаниях.
– Мы обязательно, что ни будь, придумаем, – сказал эльф. – Эдельворн, вы ведь тоже собирались отправить письмо со своими пожеланиями небесам? Пусть Нойриан тоже напишет, и мы отправим его письмо на небо вместе с вашим.
Будто бы против воли на лице Эдельворна появилась улыбка.
– Я обязательно отправлю и его письмо, – сказал оборотень тихо.
Малыш с надеждой посмотрел на отца: невинный ребенок и умудренный жизнью и страданием отец, один – полный ожиданий и грез, другой – расставшийся с ними навеки.
– Ты ведь поможешь мне написать письмо, отец?
Нойриан доверчиво сунул свою маленькую ладошку в большую и сильную руку отца, и Лауренаро быстро отвел глаза, боясь не сдержать слез.
Эдельворн повел сына к себе в кабинет, эльф последовал за ними. На столе в кабинете высились горы бумаг, исписанных рядами букв и цифр. Оборотень отодвинул бумаги в сторону и вытащил чистый лист.
– Напиши все, что ты хочешь ему сказать, пиши так, будто ты сидишь рядом с ним. Ты помнишь, как ты ему все рассказывал?
Нойриан кивнул. Ребенок взял перо, окунул его в чернильницу и начал писать. Неприятный скребущий звук нарушил тишину, а на бумаге расплылась большая черная клякса.
– Отец, я все испортил! – в ужасе воскликнул малыш.
– На небе не обращают внимания на кляксы, – успокоил Нойриана отец. – Кляксы там исчезают сами собой.
Мальчик недоверчиво улыбнулся:
– А ты тоже напишешь папе?
Эдельворн отвернулся, и Лауренаро заметил, как потемнело его лицо: значит, догадался эльф, оборотень и его супруг отдалились друг от друга задолго до смерти белокурого прелестника. По-видимому, тогда, когда Эдельворн забросил живопись и погрузился в дела компании. После краткого раздумья Эдельворн кивнул:
– Я обязательно напишу. Уже очень, очень давно мне следовало сказать ему нечто важное.
Нойриан прилежно трудился над своим посланием, Эдельворн тоже написал письмо, короткое, всего в одну строку, но эта строка была написана сердцем. Затем он аккуратно сложил лист вчетверо.
Малыш последовал примеру отца, но его прямоугольник получился кривым, к тому же мятым и испачканным чернилами.
– И что мы будем делать дальше? – Нойриан вопросительно посмотрел на эльфа.
– Отец тебе скажет.
Эдельворн подвел сына к камину, где ярко горел огонь, и время от времени потрескивали поленья.
– Мы бросим письма в огонь. Если дым сразу уйдет вверх, в трубу, значит, наши письма отправились прямо на небо и твое желание обязательно исполнится.
– А если нет?
– Тогда мы напишем еще раз, только немного позже.
Ребенок напряженно выпрямился и сунул свой прямоугольник в самый огонь. Концы листа обуглились и вспыхнули, бумага загорелась. Все трое напряженно следили, что же будет дальше. Лауренаро затаил дыхание, изо всех сил желая, чтобы дым пошел прямо вверх. Дым действительно пошел прямо в трубу, его слабые завитки потянулись к небу, к облакам, к звездам, к тому, кому Нойриан написал свое письмо.
– Отец, отец, он услышал меня! Папочка меня услышал! Как тогда, когда он прислал Лауренаро! – малыш сиял от счастья. – А теперь твоя очередь!
Эдельворн опустился на колени и бросил в огонь свое послание, вся его фигура выражала напряженное ожидание, на грустном лице была написана безнадежность.
Записка сгорела дотла, и завитки дыма поплыли вверх, по своему пути к небу.
Нойриан придвинулся к отцу и прижался головой к его плечу.
– Отец, а что ты попросил у папы?
– Я попросил у него прощения, – Лауренаро еле расслышал шепот оборотня.
– Почему ты просил прощения?
– Потому что я не был ему хорошим мужем, сынок. А тебе не был хорошим отцом.
– Ты замечательный отец. Только ты очень занят и часто беспокоишься.
– Я лишил тебя Рождества, Нойриан, – напомнил Эдельворн, безжалостно клеймя себя презрением.
– Это такая ерунда, отец. Ты сделал мне необыкновенный подарок: знаешь, ты улыбнулся целых три раза. Это ведь не последнее Рождество в нашей жизни, впереди у нас еще много праздников, когда ты не будешь грустным.
Нечто похожее на стон вырвалось из груди Эдельворна. Это не последнее Рождество… «Нет, последнее, сынок, только ты об этом даже не догадываешься. Последнее Рождество, которое ты проводишь в этом доме…
В следующем году все будет по-другому. Ты будешь жить в доме дяди, надежного и очень доброго. Гуляя, мой брат будет держать тебя за руку, будет утешать тебя, если ты вдруг упадешь. Он научит тебя ездить верхом и играть, он вырастит из тебя настоящего сильного оборотня».
Будущее Эдельворна лежало перед ним, как брошенный осенний лист под моросящим холодным дождем. Оборотень осознал, чего он лишится, расставшись с сыном.
Озарение было столь ярким, что Эдельворн вздрогнул. И все равно Нойриану будет без него лучше. У Эдельворна не было другого выбора, кроме как отдать Нойриана брату. Он с трудом удержался, чтобы не обнять сына: поддайся Эдельворн соблазну, его воля ослабела бы, и он никогда бы уже не решился отослать от себя ребенка.
– Тебе пора ложиться спать, сын, – сказал Эдельворн. Малыш доверчиво улыбнулся и вдруг быстро обнял отца, что было совсем на него не похоже. Мальчик охотно обнимал слуг, не забывал и дворецкого, ласкался к папе, а теперь к Лауренаро, но очень редко – к отцу.
Оборотень взял Нойриана на руки и отнес его в кровать. Он заботливо подоткнул со всех сторон одеяло, а любимого игрушечного единорога сына уложил на подушке рядом. Когда ребенок был уже устроен на ночь, Эдельворн поднял голову и встретился глазами с эльфом, наблюдавшим за ними, стоя на пороге. Взгляд Лауренаро проник в самую душу оборотня, но эльф тут же развернулся и исчез, лишь золотистые волосы мелькнули в дверях.
Оттаявшее сердце оборотня проснулось, вздрогнуло и сжалось от боли впервые за много лет.
Это все Лауренаро - эльф который перевернул его жизнь. Кто он, этот золотоволосый эльф, который не испугался его мрачности, который разгадал тайну его страданий и проник в волшебный мир, созданный Нойрианом? Малыш утверждал, что он его волшебная звезда. Стоя на коленях у постели сына, Эдельворн спрашивал себя, в ответ на чьи отчаянные просьбы явился сюда Лауренаро – Нойриана или его собственные?

Солнечные лучи проникали сквозь занавески, заглядывая в комнату, и Эдельворн вместе с ними готов был встретить новый день.
Оборотень не чувствовал усталости, хотя и провел бессонную ночь, строя планы своей будущей жизни с сыном. Эдельворну наоборот казалось, что произошло чудо, и этой ночью он переродился и стал новым цельным существом.
Эдельворн улыбаясь, раздвинул занавески, солнечный свет хлынул в комнату, добрался до кровати, и Нойриан недовольно сморщился, глубже зарываясь в подушки.
– Вставай, соня!
– Это ты, отец? – удивился ребенок, протирая сонные глазки своими пухлыми кулачками.
– Счастливого Рождества тебе, сынок.
– Счастливого Рождества? – удивился Нойриан и отнял руки от лица. – Но Рождество уже прошло, отец.
– Ты в этом уверен? – И с этими словами Эдельворн подошел к часам на комоде, открыл дверцу циферблата и позвал: – Скорей иди сюда, Нойриан.
Малыш слез с кровати и в недоумении подбежал к отцу, привычно держа под мышкой своего тряпичного единорога.
– Зачем я тебе? – спросил Нойриан.
– Мне нужна твоя помощь.
Эдельворн наклонился и взял сына на руки. От Нойриана пахло молоком, как от всякого ребенка в этом мире. На миг оборотень зарылся лицом в светлые локоны ребенка.
– Чем тебе помочь?
– Я хочу отвести стрелки назад. По часам Рождество уже кончилось. Вот я и прошу тебя взять и остановить маятник.
Нойриан от изумления открыл рот, глядя на отца, словно тот вдруг сошел с ума. Эдельворн широко ему улыбнулся, и малыш неуверенно улыбнулся в ответ, но подчинился – тиканье смолкло, и часы остановились.
– А теперь отведи стрелки назад, – попросил Эдельворн, и ребенок, поглядывая на отца, осторожно выполнил его просьбу. – Вот так, хватит! Теперь все в порядке.
Нойриан испуганно отдернул руки.
– Отец, скажи мне, что-то случилось? Ты как-то странно себя ведешь.
– Счастливого Рождества, Нойриан.
– Счастливого Рождества? Но Рождество ведь закончилось.
– Нет, сын, Рождество только еще начинается. И мы не должны потерять ни одной-единственной минуты.
Глаза мальчика заблестели.
– Это волшебство, правда? Это все Лауренаро! Я знал, что он звездочка, я верил!
С этими словами малыш соскочил с рук отца и бросился к двери. Эдельворн едва успел ухватить его за ночную сорочку.
– Нет, юный оборотень, сначала следует надеть штаны.
– Но, отец!
– Уж не собираешься ли ты бегать по всему городу в ночной сорочке? – Эдельворн наклонился и шепнул сыну на ухо: – Твоя попка просто посинеет от холода.
Мальчик некоторое время молча смотрел на отца, потом раздался смех, серебристый, как звон колокольчика, прекраснее этого звука Эдельворн не слышал уже давно. Слезы подступили к его глазам.
Ребенок, суетясь, сбросил сорочку и так же лихорадочно принялся натягивать на себя одежду. Нойриан так спешил, что его маленькие пальчики никак не могли справиться с пуговицами на рубашке.
– Ты не поможешь мне? У меня ничего не получается, пуговицы не хотят застегиваться.
Эдельворн опустился на колени и аккуратно застегнул каждую маленькую пуговичку, при этом малыш нетерпеливо переминался с ноги на ногу, каждую секунду готовый сорваться с места. Но какое это было счастье – ухаживать за ребенком…
– А где Лауренаро? Он тоже вчера пропустил Рождество. Ой, я хочу сказать, что он может пропустить его сегодня!
– Лауренаро снова собирается поджечь наш дом, – усмехнулся Эдельворн, наслаждаясь своим секретом, зашнуровывая сыну ботинки.
Эдельворн взял Нойриана на руки, спустился вниз по широкой лестнице и остановился у закрытых дверей гостиной.
– Лауренаро! – позвал ребенок. – Лори, ты где? Эдельворн открыл дверь, и свежий запах хвои хлынул им навстречу.
На столе, покрытом красной скатертью, в ведерке с песком стояла елка, украшенная позолоченными орехами, лентами и конфетами, и множеством горящих гирлянд, которые, словно звездочки, сияли среди пушистых зеленых иголок.
– Отец! Что это? – едва смог выговорить Нойриан. – Вот она, настоящая сказка с волшебством!
– Когда твой папа был маленьким и жил в Северных землях, они каждое Рождество обязательно приносили елку в дом и украшали ее сладостями и подарками. В первый год, когда твой папа только переехал к нам, я тоже устроил для него рождественскую елку, чтобы он не так сильно скучал.
– Наверное, он очень обрадовалась?
– Он расплакался, – ответил Эдельворн, и сердце оборотня сжалось при грустном и в то же время прекрасном воспоминании.
Нойриан ласково погладил отца по щеке.
– Ты не виноват, отец. Ты ведь просто хотел сделать его счастливым.
Этот ребенок, с его не по возрасту умными глазами и необычайно доброй душой, казалось, говорил не только о деревце, которое тогда Эдельворн поставил для супруга в этой гостиной, но и о чем-то куда более важном и значительном.
Эдельворн заставил себя улыбнуться.
– Надеюсь, ты не станешь плакать, сынок, – спросил Эдельворн.
– Нет, что ты! Я хочу все-все разглядеть. Эдельворн опустил ребенка на пол, и тот подбежал к елке, глаза малыша сияли ярче гирлянд, а пальцы хотели потрогать все сразу: шоколадную конфету в виде лошадки, перевязанное бантом красное яблоко и разные другие украшения.
– Ты можешь позавтракать прямо у елки: смотри, сколько на ней вкусностей, – сказал Лауренаро, появляясь из-за ветвей.
– Нет! Все слишком красивое! А давайте сделаем так, чтобы елка стояла у нас всегда?
– А я вот страшно проголодался, – сказал Эдельворн. – Дай мне что-нибудь с елки, иначе я могу позавтракать одним маленьким оборотнем!
Нойриан аккуратно снял с ветки конфету и сунул ее отцу в рот.
– Вот тебе конфетка, отец. Ты будешь первым, кто попробует все эти вкусняшки.
– А теперь поищите подарки. Угадайте, где они, – сказал эльф.
Подпрыгивая, малыш обежал вокруг елки. Нойриан вскрикнул от восторга, обнаружив под ветвями коробку с кубиками, а потом и коньки. Каждый ликующий возглас сына отзывался радостью в сердце Эдельворна.
– Отец, посмотри, что это такое? – вдруг воскликнул ребенок, показывая на одну из верхних ветвей, и Эдельворн поднял мальчика повыше, чтобы тот мог дотянуться до непонятной ему вещи.
– Не помню, чтобы я вешал на елку что-нибудь подобное, – удивился оборотень, глядя на маленький серебристый кружок, тускло поблескивающий на ладони сына.
Пять лебедей, каждый увенчанный короной, четыре черных которые сплелись, образуя круг, а пятый, кипельно-белый красовался посередине.
– Что это такое? – удивился Нойриан.
– Похоже на брошь, – ответил Эдельворн и вопросительно посмотрел на Лауренаро.
– Это действительно брошь, древние расы нашего мира застегивали ими свои плащи. Здесь изображены герои старой легенды моего народа о детях короля леса - Литирия.
– А кто такой Литирий? – спросил ребенок, с любопытством разглядывая брошь.
– Литирий был королем Изумрудного леса, который так сильно любил своих детей, что его второй супруг приревновал и превратил детей короля в лебедей. С тех самых пор они летают над озерами Изумрудного леса и ищут своего любимого отца.
– Какая тонкая ювелирная работа! – похвалил Эдельворн, глубоко тронутый рассказанной легендой. Оборотень жалел Литирия, обреченного на вечную разлуку с детьми, разлуку, которая и ему тоже скоро предстояла.
– Теперь брошь с легендой моего народа принадлежит тебе, Нойриан, чтобы ты вспоминал обо мне, когда будешь смотреть на нее…
Внезапный страх охватил Эдельворна при мысли, что Лауренаро больше не будет в этом доме. Но ведь оборотень знал, что это должно случиться. Очень скоро, слишком скоро.
– Мне не нужна волшебная брошь, чтобы помнить тебя, Лори, – сказал Нойриан. – Я уже решил, что мы с отцом не сможем жить без тебя. Если ты улетишь от нас обратно, на небо, мы последуем за тобой и ни капельки не испугаемся.
Эдельворн нахмурился. Что будет с сыном, когда эльф покинет их дом? Что будет с Нойрианом, когда родной отец посадит его в карету, которая увезет его далеко от родного дома, от добрых слуг и от самого Эдельворна? Как малыш вынесет предательство отца?
Чтобы отогнать эти мысли, Эдельворн сорвал с елки еще одну конфету.
– Осторожней! – предупредил оборотня Лауренаро, но было уже поздно: тяжелый предмет, спрятанный в ветвях, полетел вниз, сбивая по пути конфеты и фрукты, и с громким стуком упал у ног Эдельворна.
– Что это? – удивился оборотень.
– Это для вас, – произнес Лауренаро и посмотрел на Эдельворна с такой нежностью и пониманием, что оборотень с трепетом прикоснулся к коробке. А еще во взгляде эльфа он заметил луч надежды, который появился всего на миг и тут же исчез.
Эдельворн открыл маленький замочек, поднял крышку деревянного ящичка и замер… Краски, новые, нетронутые, яркие, как драгоценные камни, сияли в свете гирлянд. Мягкие шелковистые кисти из волоса горностая и другие необходимые художнику вещи лежали в коробке.
Боги, когда же Лауренаро успел все это купить? Выскользнул из дома, когда он готовил подарки для сына? Как ему удалось незаметно пронести все в дом? Сколько заплатил за подарок этот эльф в поношенном костюме, с его странно знакомыми глазами и щедрым сердцем? Понимает ли Лауренаро, что значит для Эдельворна этот подарок?
– Лауренаро, – с чувством произнес оборотень, – я не знаю, что сказать…
– Не надо ничего говорить, просто творите, Эдельворн. Мы вернули Рождество назад, значит, и вам не поздно вернуться к своему любимому делу.
Эдельворн все еще не мог очнуться, он стоял, прижимая к груди коробку с красками, и не находил подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. Наверное, он мог бы сделать это с помощью кистей и красок, которые его никогда не подводили…
– Отец, а ведь у нас нет подарка для Лори, – шепнул ребенок отцу.
Что можно подарить волшебной звезде? Где найти такой подарок, который сравнился бы со щедростью сердца Лауренаро? Внезапно взгляд оборотня привлек завораживающий блеск хрустальной подвески на канделябре. Эдельворн подошел и снял подвеску с крючка.
– Лауренаро, возьмите это, – сказал Эдельворн и положил эльфу в руку хрустальную призму.
– Не надо. Мне ничего не нужно…
– Послушай, отец, если уж дарить, так дарить весь канделябр целиком, – сказал Нойриан. – К чему Лори одна подвеска?
– Когда ему станет очень грустно, он сможет поднести ее к свету. Вот так. – Оборотень взял подвеску из руки Лауренаро, поднес ее к пламени свечи, и множество разноцветных зайчиков заплясало по стенам комнаты. – У вас всегда будет своя звезда, чтобы загадывать желания, – сказал Эдельворн, глядя в глаза эльфу.
Лауренаро в ответ обнял оборотня и долго не выпускал из своих объятий, словно хотел, чтобы это объятие длилось вечно. Давно никто не приникал к Эдельворну с такой любовью! И не для того, чтобы приковать к себе цепями рабства, а наоборот, открыть дорогу к свободе. Он вновь мог творить. Оборотень почувствовал, что рубашка на его груди стала мокрой от слез Лауренаро, и вздрогнул, словно его душа проснулась после долгого тяжелого сна.
– Что бы вы хотели загадать? – спросил Эдельворн, прикасаясь губами к золотистым волосам. – Какое ваше желание я мог бы исполнить? Я сделаю для вас все, что в моих силах.
Тихое рыдание вырвалось из груди Лауренаро.
– Вы не можете исполнить мое желание. Но я сохраню ваш подарок, – шепнул эльф, напомнив Эдельворну, что это золотоволосое чудо скоро покинет этот дом, скоро он будет звать его в ночи, но эльф не откликнется. Где-то на других землях, в чужих краях Лауренаро будет загадывать свои желания, и лучи света, проходя сквозь хрустальные грани подвески, тысячами звезд загорятся в чужом небе.
Раздался стук в дверь, и оборотень понял, что отдал бы полжизни, только бы еще немного побыть в хрупких объятиях Лауренаро. Еще несколько мгновений видеть счастливое лицо сына.
– Хотел бы я знать, кого это принесло? – недовольно проворчал Эдельворн, и в тот же мгновение в дверях появился сияющий дворецкий.
– Спрашивают Нойриана, – торжественно объявил старый дворецкий.
Эдельворн выпустил из объятий эльфа.
– Иди, взгляни, кто пришел, – сказал Эдельворн сыну, и мальчик тут же выбежал из комнаты, взрослые последовали за ним.
В прихожей стоял благообразный гном с соломинками в спутанной бороде.
– Если я не ошибаюсь, то именно здесь проживает господин Нойриан?
– Я Нойриан.
– Вас ждут на улице, кто-то очень хочет с вами познакомиться.
– Отец, ты позволишь?
– Конечно, иди, – разрешил оборотень.
Нойриан накинув шубку, выбежал наружу, туда, где утреннее солнце золотило сосульки, а снег напоминал сахарную глазурь. Малыш побежал по дорожке, и вокруг него было сказочное белое царство. Он уже миновал беседку, торопясь бежать дальше, как вдруг встал как вкопанный. Перед ним, привязанный к столбу, стоял черный единорожек с белоснежной гривой и уже под маленьким седлом, украшенным серебряными бубенчиками.
– Отец? – шепотом спросил Нойриан.
– Он твой, сынок, – ответил Эдельворн слегка хриплым от волнения голосом. – Счастливого Рождества, Нойри.
Взвизгнув от радости, ребенок бросился к единорожку и обнял того за шею. Светлые локоны Нойриана белым золотом сияли на черной шерсти маленького единорога. Послушное животное посапывало и толкало мальчика мягким носом, поглядывая на него добрыми лиловыми глазами, словно ожидая, что хозяин доверит ему все свои тайны и мечты, которые никому другому никогда не скажет.
«О чем они там говорят между собой? – спрашивал себя Эдельворн. – Как будут расставаться, когда придет день отъезда, и будет ли сын плакать, уткнувшись в шелковую гриву своего нового друга?»
Оборотень прогнал печальные мысли и, подойдя к Нойриану, подхватил его под мышки и посадил в седло.
– Отец, смотри, у него такое же имя, как у тебя! Тут на седле написано «Эдельворн»!
– Это потому, что седло принадлежало мне, когда я был маленьким. Мне тоже когда-то на Рождество подарили единорога.
– Как звали твоего единорога?
– Его звали Таурэтари. Я хотел, чтобы мой единорог носил благородное имя, только тогда мы бы с ним могли отправиться в поход против драконов.
Драконы были куда понятнее детскому воображению, чем поход против всеобщего зла.
– Я тоже назову моего единорога Таурэтари. Мы можем вместе поехать на прогулку в парк и посмотреть, есть ли у лебедей на озере такие же короны, как на волшебной броши.
– Какие же сейчас лебеди,сынок, там все скованно льдом.
– Мы подождем до весны или лета и тогда будем вместе кататься каждый день, – сказал Нойриан, и внезапная тень скользнула по детскому личику, стерев с него радость. – А если ты будешь занят, я буду ждать тебя у дверей кабинета. Я буду вести себя очень тихо, чтобы тебе не мешать.
– А может быть, ты не будешь бояться и придешь прямо ко мне и скажешь: «А ну выходи на улицу, там есть дела поважней твоих! Давай отправимся с тобой в поход против злых гоблинов и огненных драконов!»
– Отец, а не могли бы мы… – начал Нойриан и замолчал, лучик надежды мелькнул в глазах ребенка. – Не могли бы мы каждый год откладывать Рождество на один день?
– Зачем, сынок?
– Потому что я хочу, чтобы каждое Рождество было точно таким, как это! Чтобы была елка, много подарков, чтобы Лауренаро, ты и я были вместе. Я всегда гадал, на что похожи небеса, где живут звезды. Я думал, что небо – это волшебные звездочки, которые бегают по небу, что это пушистые облака, в которых они купаются и множество других волшебных вещей. И я вдруг понял, что мое небо – это то самое место, где ты больше всего хочешь быть. У нас теперь есть свои волшебные небеса, с тех самых пор, как к нам пришел Лауренаро.
Эдельворн бросил взгляд на эльфа, стоявшего неподалеку, удивительные зеленые глаза Лауренаро были полны слез. Оборотень хотел обнять эльфа, попросить остаться с ними в этом волшебном мире, где всегда Рождество, где весело смеется сын, где можно творить чудеса на холсте с помощью кистей и красок.
«У нас теперь есть свои небеса, с тех самых пор, как к нам пришел Лауренаро…» Одна-единственная мысль омрачала настроение Эдельворна, как уговорить Лауренаро их не покидать?